Пушкин

Майор был скуп. Вздохнув, он заперся у себя в комнате и тайком   пересчитал деньги.    Вспомнив, что еще в гвардии остался ему должен товарищ сто двадцать   рублей, он огорчился. Шикнув на запевшую не вовремя канарейку, переоделся,   покрасовался перед зеркалом, обдернулся, взял трость и, выбежав в сени, сухо   сказал казачку:    - Собирайся. Да надень что-нибудь почище.    Потом, засеменив к боковой двери, приоткрыл ее и сказал нежно:    - Я пойду, душа моя.    Ответа не было. На цыпочках пройдя к выходу, майор тихонько открыл   дверь, стараясь, чтоб не скрипела. Казачок шел за ним с баулом.    Дом стоял во дворе, за домом был сад с цветником, липой и песчаными   дорожками. Казачку было ведено гнать оттуда соседских кур.    Дворовый пес, заслышав шаги, пророптал во сне. Майор юркнул в калитку.   Шел он довольно свободно, но было видно, что опасается, как бы не окликнули.    Он пошел по улице. Немецкая улица, где он жил, была скучна: длинный,   серебристый от многолетних дождей забор, слепой образок на воротах и -   грязь. Дождя давно не было, а грязь все лежала - комьями, обломками,   колеями. Шли какие-то немцы-мастеровые, баба несла гуся. Он не взглянул на   них. Переулками он вышел к Разгуляю - местности, получившей свое название от   славного кабака. Здесь он стал нанимать дрожки, торгуясь с извозчиком,   причем лицо его сделалось необыкновенно черствым; извозчика нанял до   Покровских ворот. Кляча потрухивала, а сзади бежал казачок с баулом. У   Покровских ворот майор слез и вышел на бульвар.